В чувстве вины прячется
важный смысл
Если достало чувство вины, пусть оно достанет до… небес
Помните детскую притчу Толстого «Косточка»? Про мальчика Ваню, который никогда в жизни не ел слив. А мама принесла их в дом, положила на тарелку и поставила на видное место. Ваня их нюхал, и они ему очень нравились. А потом съел одну.
И заплатил за это удовольствие высокую цену. Потому что мама зачем-то решила пересчитать эти сливы. Да еще и сообщить отцу, что одной не хватает. А отец за обедом строго спросил детей, не ели ли они с тарелки. Все принялись отнекиваться. Ну, и Ваня тоже.
Можно представить, каким он в этот момент почувствовал себя виноватым. Мало того, что съел ягоду без спросу, да еще из страха соврал.
«Тогда отец сказал: «Что съел кто-нибудь из вас, это нехорошо; но не в том беда. Беда в том, что в сливах есть косточки, и если кто не умеет их есть и проглотит косточку, то через день умрет. Я этого боюсь».
Ваня побледнел и сказал: «Нет, я косточку бросил за окошко».
И все засмеялись, а Ваня заплакал».
Есть что-то садистское в этой истории. Где воспитание основано на провокации и вранье. Где наказание (в виде публичного унижения) оказалось несоизмеримо с проступком. Да и был ли он, проступок, тоже еще вопрос.
*ψ
И это история о том, как мы обрастаем чувством вины. С раннего детства. Из-за всякой ерунды, вроде сливы. В виде платы за простое любопытство, за инициативу, за вкус к жизни.
Вся традиционная система воспитания, на которую опирались наши родители, деды, прадеды (см. «Косточку») основана на чувстве вины.
Когда ребенок в чем-то провинится, что-то сделает не так, нарушит правила, ошибется – его привычно начинают этой его виной стыдить. И так раз от разу.
Но стыд – это очень горячо. Это сильно больно. И так человек учится не принимать свою вину, не брать ответственность за свои оплошности или ошибки. А переживать случившееся как что-то невыносимое. То, что больше не должно повториться. Но каким образом не должно? Ответ на этот главный, ключевой вопрос так и остается неясным. Потому что когда ты испытываешь невыносимые чувства, тебе хочется поскорее от них избавиться, любым способом. И тут не до конструктивных переживаний и позитивных рассуждений.
А что бывает, если не принимать свою виноватость? Тогда в любом утверждении кажется упрек. Тогда тянет сражаться или оправдываться в ответ. Тогда хочется затолкать это чувство вглубь, куда подальше. И там, в глуби, непринятое, неприкаянное, бесхозное, оно запускает прочные корни. И тогда ты сам в глубине души начинаешь считать себя плохим, никчемным, грешным человеком. Может быть, даже не признаваясь в этом самому себе.
*ψ
Так и происходит, что мы растем, а наше чувство вины растет еще быстрее нас. И превращается в этакого монстра. Большое привидение всегда рядом или даже вокруг нас, как облако. Этакий стражник, который всегда бродит тенью. «Как ты мог». «Это всё ты». «Ну, опять». «Ну, сколько можно».
И в то же время: «Нет, не я, только не я, не хочу, я уже устал оправдываться, ну, почему опять».
И мы не замечаем, как начинаем чувствовать себя виноватыми в том, в чем просто не можем быть виноватыми. Как в старом, тонком советском анекдоте.
В городе землетрясение. По улице бежит человек с ручкой от унитаза… (Для тех, кто не застал и не знает — в СССР были унитазы с бачками под потолком, с которых на цепочке свисали такие фаянсовые ручки.) …И кричит: «О, что я наделал, что наделал!»
Манипуляция с помощью чувства вины может отрастить это чувство до неимоверных размеров. И сделать его совершенно невыносимым. До абсурда.
*ψ
А бывает чувство вины глубокое, как омут. Оно возникает тогда, когда ребенок чувствует себя не любимым или отвергаемым. И начинает винить себя за всё, что происходит с ним. За весь тот ад, в котором он порой живет в своем доме. Или за холодное чистилище.
Потому что признать, что тебя не любят, и ты в этом нисколько не виноват, слишком страшно. Ведь тогда исчезает последняя надежда на любовное воссоединение и счастливое продолжение. Вот и легче решить, что это со мной не так что-то. Что это я во всём виноват. Это я плохой.
«Когда меня обвиняют в преступлении, которое я не совершил, я удивляюсь, как я забыл о нем», — это уже цитата из психоаналитического учебника Мак-Вильямс.
И ты чувствуешь себя виноватым — за папин запой, за мамину депрессию, за их безденежье, за их вспышки бешенства, за все их несчастья. А еще и за то, что вообще родился, живешь. И поэтому всю жизнь стараешься оправдать своё существование. Может быть, урабатываясь вусмерть. Или жертвуя собой иным способом. Становясь милым и угодливым. Спасая кого-то вечно. Или болея…
Но ведь так и не начнешь толком жить, пока не откроешься этому потрясающему переживанию: «Я не виноват!» Это как встать с ног на голову. Или, скорее, наоборот. Мир перевернется так, что и не сразу к этому привыкнешь.
*ψ
В фильме «Умница Уилл Хантинг» есть один сильный эпизод. Там психотерапевт Шон Мэгуайр (Робин Уильямс) говорит главному герою Уиллу (Мэтт Деймон): «Ты видел всё это, всё это дерьмо, и здесь нет твоей вины. Нету!». А тот равнодушно так отвечает: «Да, я знаю».
На самом-то деле мы все «знаем» очень многое про себя. Начитались умных книжек, да и сами себе на уме. Но стало ли это знание по-настоящему нашим? Дошло ли до костей, до кишок?
«Это не твоя вина, сынок», — снова говорит Шон. А Уилл продолжает с ним вяло соглашаться. Но тот настаивает, наступает: «Не твоя вина, не твоя…» И Уилл начинает волноваться. Ему явно не по себе. Кажется, до него начинает что-то доходить. И это его всё сильнее беспокоит. И вот на его глазах уже слезы. А губы искривились гримасой гнева. И он уже зло отталкивает Шона: «Не подходи, ты меня уже затрахал, не доставай!» Но тот продолжает повторять одну и ту же фразу: «Это не твоя вина». Снова и снова, ближе и ближе. И наконец, Уилл сдается. Он начинает плакать. Рыдать. Он утыкается Шону в плечо. Только сейчас он по-настоящему понял.
Не всегда такое осознание происходит столь кинематографически ярко. Чаще это долгая работа – может быть, месяцами или даже годами. Чтобы понять, что это не твоя вина – то, ужасное, что происходило с тобой.
*ψ
И всё-таки чувство вины может быть благотворным. Если удастся отделить его от всей несправедливой шелухи. В этом чувстве, как в той сливе у Толстого, прячется косточка. Важная суть. Смысл. Божественная искра.
Человек несовершенен, уязвим, и в то же время он стремится к свету, к звездам. Он чувствует в себе нечто большее, чем просто он сам. В нем уживается и его маленькое, и его большое Я. Это и создает в душе то самое напряжение, которое мы можем ощущать как чувство вины. Или, как сказал Роберт Дилтс: «Может быть, мы животные, делающие вид, что мы боги? Или мы боги, делающие вид, что мы животные?»
З
ачинатель современной психотерапии Отто Ранк писал, что «свобода воли так же тесно связана с идеей вины и греха, как день и ночь». А Ролло Мэй продолжил ту же мысль: «Так как человек обладает творческой свободой, он должен всё время улавливать возможности, и каждая новая возможность приносит с собой не только вызов, но и элементы чувства вины… Чувство вины сопровождает каждое состояние напряжения, возникающее у человека. Чувствовать вину – это чувствовать «брешь», разрыв, то есть, прибегая к грубому сравнению, можно сказать, что это всё равно что встать над разломом в скале – одной ногой на одном краю, другой – на противоположном».
И чтобы ощутить эту суть, эту косточку внутри ягоды, нужно для начала перестать оправдываться перед самим собой. Остановить эту вечную перебранку внутри. Ведь, как говорил Мэй, «чувство вины вовсе не является чем-то нездоровым или неестественным, чего нам следовало бы стыдиться, в действительности это свидетельство наших огромных возможностей и нашего великого предназначения. Человеку следует торжествовать и радоваться, ибо это свидетельствует о том, что в «в этом куске глины есть искра».
Светлана Гамзаева, психолог, Нижний Новгород, #пряностидуши