Болит, значит верит
А что если хвосты наших проблем не в прошлом, а будущем?
Мы привыкли думать, что причина в детстве. Что наши тараканы выползли из щелей наших родительских квартир и прочно поселились в голове. Что свои затыки мы переживаем потому, что в детстве что-то не срослось. И из этого несросшегося места и появились наша недолюбленность, неуверенность, которые мешают нам чувствовать себя счастливо.
Детской теории сейчас, пожалуй, придерживаются все терапевтические школы.
Она удобоварима и легкоусвояема, потому что превращает нашу жизнь в линейную цепочку событий, одно за другим. Наши паттерны, как бусины, нанизываются на нить судьбы. У всего, что происходит сейчас, есть своя причина в нашем прошлом.
Эта теория благодатна тем, что может все объяснить. И кажется неплохим развлечением для скучающего ума. Позволяет ставить себе и другим диагнозы. И находить закономерности в поведении людей. Упражняться в решении психологических головоломок и рационализировать чужие и собственные просчеты.
Но эта теория, со всей ее всеховатностью — лишь привычный наш способ воспринимать мир. Она — наш общий миф. В который мы верим и который влияет на нашу жизнь.
И который мы не считаем мифом, а воспринимаем как сущую правду.
*ψ
Вообще у каждой культуры есть свои мифы. И каждая культура воспринимает их как сущую правду. Только тогда миф и работает — лишь при условии, что почти никто и не подозревает, что подвержен влиянию мифа. Как только люди начинают об этом догадываться, культура меняется.
В других культурах перипетии судьбы объясняли бы вмешательством богов, наложенными проклятиями или действием оберегов, пренебрежением к ритуалам, нарушениями обычаев, осквернением ручьев, сломанными деревьями, плохо сложенной молитвой… Вариантов множество.
В нашей, европейской, культуре, мы считаем, что причина судьбы — наше детство. И нам кажется, что в этой вере мы куда реалистичнее, чем те, кто верил в духов и лечился танцами у костра.
Как говорил психотерапевт Джеймс Хиллман, “мифы, в которые мы верим и в центре которых находимся, мы называем “фактами”, “реальностью” и “наукой”.
*ψ
Вот только жизнь — это про другое. Жизнь — когда встречаешь человека с жуткой детской историей, дивишься, как он не разрушился в этом аде, и поражаешься силе и широте этого человека, его способности к счастью, его раскрывающимся талантам, которые были бы невозможны, если бы всё происходило по той, детской, теории.
Или наоборот. Бывает, спотыкаешься и падаешь там, где всё, казалось бы, должно быть гладко. Когда обнаруживаешь проблемы, не имеющие никаких причин. И путь для исцеления от них отыскивается каким-то левым, удивительным образом.
*ψ
Некоторые человеческие истории можно легко вписать в общепринятый миф. И тогда кажется, будто они подтверждают общую теорию. А другие в “теорию травмы развития” не вписываются. И тогда кажутся исключениями из общего правила, которые это правило будто бы только подтверждают.
Но в этих исключениях, в историях “из ряда вон” чувствуется поток свежего воздуха. Настоящая жизнь за пределами любых объяснений.
*ψ
Жизнь — она ведь всегда за пределами объяснений. Потому что жизнь — это изменения. А объяснения ничего не меняют.
Например, вы давно уже знаете про себя, что не уверены в себе и были бы не прочь “повысить самооценку”. Вы проанализировали свое детство и понимаете: это всё из-за того, что у вас были требовательные родители. Но это осознание почему-то не прибавляет вам уверенности.
Может быть, Вы даже видите, что благодаря их требовательности, Вы выросли деятельным и ответственным человеком, способным к самокритике и умеющим эффективно решать сложные задачи. То есть, по идее, могли бы положиться на себя и расслабиться. Но ничего не получается. Всё это понимание, каким бы правильным оно ни было, уверенности вам не придает.
Так может быть, что-то не так не с вами, не с родителями, а с мифом, на который мы все привыкли опираться? С нашей верой, что и почему у каждого из нас не так. С тем, как мы договорились видеть мир. Как воспринимаем реальность.
Ведь как мы воспринимаем реальность, так мы и живем.
*ψ
Почему бы не перевернуть эту парадигму вверх ногами? Прочитать свою жизнь задом наперед.
Для чего-то мы появились здесь. Для чего-то настоящего. Стоящего. Внутри каждого из нас живет нечто особенное, свойственное именно этому человеку, мне, жаждущее присутствовать, реализоваться, воплотиться. Это не обязательно какое-то особое занятие, то что привычно понимают под призванием. Это особенный способ жить, качество проживания того, что происходит, его неповторимый вкус именно на вашем языке. Уникальный внутренний стиль.
Мы рождаемся с чем-то большим внутри, и… попадаем в свою детскую историю. Но нечто большее, то самое особенное в нас — оно оказывается слишком велико для тесной детской кроватки, для этого мира, с его приличиями и правилами. Дух дышит, где душно. Рвется, где рвется. И возникает то, что сейчас называют травмой.
Рана — это то место, через которое в тебя проникает свет, сказал Руми. В русском языке это слово — от санскритского vranás, что и значит “трещина, щель”. “Во всем есть трещина, именно так проникает свет”, — пел Леонард Коэн в своем “Псалме”. А в английском (и немецком) слово “рана” — wound (wund) имеет общий корень со словом wonder (wunder).
И, может быть, травма — это не то, что нужно исправить. Это способ, каким человеческий дух прорывает оболочку обыденности. Прокладывает себе родовый путь в мир. Разламывает скорлупу своего яйца, чтобы можно было расправить крылья.
Рана — это особая, именно ваша отметина, как шрам у Гарри Поттера, только не такая видная всем, где-то там, в глубине, внутри, но она есть, думаю, у каждого и ноет в предчувствии встречи с вашим личным Темным Лордом, саднит от необходимости решиться на поступок, посмотреть чему-то в глаза, шагнуть вперед, устоять на ногах или развернуться, продолжать жить и смеяться.
*ψ
Джеймс Хиллман, психотерапевт, предлагающий взглянуть на травму с обратной стороны, из будущего в прошлое, вспоминает в этой связи Уинстона Черчилля. У него в детстве был дефект речи, проблемы с языком из-за чего его поместили в коррекционный класс. Но он вырос и стал лауреатом Нобелевской премии по литературе и произнес речи, вошедшие в мировую историю. Никто и предположить не мог, что когда-то этот хронически отстающий по большинству школьных предметов, отличающийся несносным поведением и при этом весьма слабым здоровьем ребенок станет одной из самых блестящих личностей в мировой истории.
Или другой пример — Манолете, один из самых знаменитых в Испании и Мексике тореадоров. В детстве он был хрупким вечно испуганным мальчиком и был сильно привязан к маме. Став взрослым, на арене он отличался особенной беспристрастностью и подпускал быка почти вплотную.
Но что если он с детства знал свою судьбу? — говорит Джеймс Хиллман. Может быть, это знание повергало его в дрожь? Может быть, он чувствовал силу духа в себе, с которой не мог справиться, когда был маленьким мальчиком?
Это не знание на уровне головы — это что-то неуловимое, как тайна, и в то же время конкретное и большое. То внутреннее ощущение самого себя, от которого подворачиваются коленки. И с которым, даже став взрослым, справиться бывает куда сложнее, чем с разъяренным окровавленным быком. От которого стараешься отмахнуться. И иногда даже получается. Но от этого словно что-то не складывается в жизни, как-то всё не совсем так.
“ Предположим, что мы смотрим на странных детей, которые заикаются или боятся, и вместо того чтобы рассматривать это как проблемы развития, мы видим, что в них есть что-то великое, некоторая судьба, с которой они еще не могут справиться. Она больше, чем они есть, и их психика это знает”, — говорит Джеймс Хиллман.
Что если причина наших проблем — то великое, данное только нам, что ищет способа осуществиться во всей полноте?
Но пока мы считаем, что мы — жертвы собственного детства, мы, и правда, — жертвы.
Светлана Гамзаева, психолог, Нижний Новгород, #пряностидуши